Школа, где все не так

Американское образование у нас принято либо только ругать (какие же они тупые! как прекрасна была советская школа!), либо только хвалить (у них свобода, у них сплошные нобелевские лауреаты!). Журналист «РР» отправился в частную школу Сан-Франциско, где убедился, что все не так однозначно. В американском образовании есть и плюсы, и минусы. Но самое главное — оно совсем другое, не такое, как в России.

В Сан-Франциско все не так, как у нас: вечная весна (времена года не меняются), океан и холмы, эвкалипты и колибри, довольные обкуренные бомжи на улице Хейт и район Кастро, захваченный геями. Здесь бок о бок живут элита мировой IT-индустрии и немытые хиппи, застрявшие в 60-х. Здесь верят в прогресс и создают технологии, определяющие будущее мира. Мигранты из России, Италии, Мексики, Индии, Китая, Японии чувствуют себя здесь дома.

А в школе, которая, как известно, зеркало общества, тоже все иначе? У нас принято считать, что американские школы никуда не годятся, зато вузы лучшие в мире. Это, конечно, миф, никаких лучших вузов без хороших школ не было бы.

Правда скорее в том, что в американском обществе довольно сильна имущественная сегрегация: образованные-благополучные и необразованные-бедные живут в разных районах, ходят в разные школы, сильно различаются стилем жизни: одни толстые, другие подтянутые, одни питаются фастфудом, другие «органик-фудом» из специальных магазинов, одни смотрят телек, другие работают над собой. Ключ к попаданию в страту успешных — хорошее образование. Начинается оно с приличной школы.

Я проникаю в частную школу, притворившись русским дядей

В частные школы ходят 15% американских студентов (здесь так называют учеников). Одна из них — Саша, красавица, отличница и спортсменка. Ее родители — мои одноклассники, перебравшиеся в Штаты в начале 90-х. После долгих лет учебы и практики Сашин папа стал хирургом, и семья смогла купить в рассрочку домик и выбрать школу получше.

— У нас общественные школы не очень: слишком много студентов, мало учителей, — рассказал мне Сашин папа, — поэтому мы решили выбрать хорошую частную школу. В итоге выбрали Drew: ей больше ста лет, там учились дети знакомых докторов, и им понравилось. Еще важно, что они готовы мириться с пропусками занятий, ведь Саша постоянно в разъездах из-за соревнований. Но ей пришлось пройти суровый отбор, совсем как в колледж: стандартный тест, сочинение, интервью, смотрели также на оценки и рекомендации предыдущих учителей.

Сашина школа называется Drew в честь ее основателя (школа создана в 1908 году, для американской ментальности это глубокая и очень почитаемая древность). Говорят, это вполне обычная частная школа, отличающаяся от государственных прежде всего небольшим числом учеников в классах и индивидуальным подходом к каждому из них.

Цена за обучение тоже типичная для хорошей американской школы — 30 тысяч долларов в год. Drew — хай-скул, то есть школа, в которой обучаются только старшеклассники. Это американский стандарт, касающийся всех школ: старшеклассники учатся отдельно. Хотя про стандарты здесь можно говорить только условно, никаких государственных стандартов среднего образования или учебников школам здесь навязать не пытаются. Среднее образование в США включает 12 классов, Саша учится в одиннадцатом.

— Это специальный туалет — такими школы снабдили недавно. Это на случай, если в школу ворвется маньяк-убийца и нам придется запереться в классе, — объясняет Саша.

«У нас каждый сможет почувствовать себя успешным», — обещает директор на страничке школы в Сети. Договориться с ним оказалось проще простого. Санька послала директору имейл с просьбой разрешить посещение мне, якобы ее русскому дяде. Ответ пришел незамедлительно, и на следующее утро я уже входил в школу.

— I'm a russian unkle, я русский дядя, — с глуповатой улыбкой повторял я направо и налево. Со мной раскланивались доброжелательно, но без интереса: дядя и дядя.

Выглядит школа футуристично. Один корпус почти целиком из стекла, второй обращен к улице живой гранью из растений — ее сделал французский ботаник, известный своими вертикальными садами и зелеными стенами. Между корпусами дворик, там болтают, перекусывают и играют в настольный теннис — началась перемена.

Мы проходим мимо воспетых в бесчисленных фильмах шкафчиков — такой шкафчик с замком для хранения личных вещей есть у каждого американского школьника. Санька здоровается с приятелем — черным мальчиком, у которого два папы: вместе с братом и сестрой их усыновила пара геев. Потом с девочкой, которая оказывается русской. В Сан-Франциско часто встречаешь русскую речь, как и китайскую, японскую, испанскую, итальянскую — все эти непонятные нам штуки вроде мультикультурализма, толерантности и политкорректности здесь нечто само собой разумеющееся.

Урок «советов». Мы с Сашей учимся выбирать

Входим в один из классов. Занятие уже началось, но на нас никто не обращает внимания, хоть я и не упускаю возможности в очередной раз сообщить, что я русский дядя. Задетый таким безразличием, пытаюсь выпросить у кого-нибудь ручку и бумагу, чтобы описать свои бесценные наблюдения, но меня ждет новое (и далеко не последнее) шоковое открытие. Ни ручек, ни тетрадок — вообще ничего бумажного у учеников нет. Все заменяет айпад с электронными учебниками, который выдается ученику в начале года. Учебники мне не понравились: не цветные, мало картинок. Зато доступ в интернет на уроках ничем не ограничен — представляю, как эта идея возмутила бы наших педагогов и родителей!

На стенах в классе вместо портретов великих математиков и писателей натуралистичные рисунки голых людей, слегка беспокоящие зрителя с советским бэкграундом вроде меня. Это работы самих школьников — на урок рисования к ним приходят натурщики. Зато на партах ничего не нацарапано — царапать-то нечем.

В углу класса стоит что-то вроде железного шкафа.

— Это специальный туалет — такими школы снабдили недавно. Это на случай, если в школу ворвется маньяк-убийца и нам придется запереться в классе, — объясняет Саша.

У этого плана спасения есть очевидное слабое место — дверь в аудиторию стеклянная.

Происходящее в классе совсем не похоже на обычный урок: ученики по очереди подходят к учительнице и о чем-то долго с ней шепчутся. Остальные в это время предоставлены сами себе. Сашка объясняет, что это advising — урок советов, — за ними-то и идут к учительнице. Она помогает каждому ученику сформировать собственную программу обучения, советует, какие курсы ему лучше выбрать в этом семестре.

Выбрать и правда непросто, а главное, есть из чего. Саша включает планшет и показывает мне, по каким замысловатым тропкам может пойти ее личная образовательная траектория. Все предлагаемые школой курсы разбиты на группы. Главной из них Саша считает блок «Наука». Это естественные науки — много химии и физики разных уровней сложности, лабораторные курсы по этим дисциплинам, анатомия и физиология, клеточная и молекулярная биология, «Наука о земле», «Наука о море» и просто «Наука», курс «Эволюция, гены и экология» и просто «Экология».

В блоке «Науки об обществе» курсы по мировой и американской истории, а также история медиа, экономика, основы государственного управления, психология. Блок «Математика» включает в себя по несколько уровней алгебры, геометрии и вычислений. Есть также информатика, статистика и просто математика — видимо, для тех, кто решил уделять этой дисциплине как можно меньше внимания. В блоке «Искусства» есть курсы по скульптуре, живописи, вокалу, фотографии, актерской игре и игре в музыкальной группе, теории медиа, верстке, созданию музыки и фильмов с помощью компьютера.

Самый обширный блок включает в себя разного рода дополнительные предметы: «Писательское мастерство» и «Лидерство», «Документальное кино» и «Низкобюджетное кино», физкультурные предметы, от йоги, на которую пару семестров ходила и Саша, до боулинга, а также множество совсем странных предметов вроде курсов «Язык драконов» или «Гики и фрики».

Есть еще блок, посвященный английскому языку и литературе, а также блок иностранных языков. Но никаких аналогов модных у нас предметов вроде «ОБЖ», «Основы религии» или «Россия в мире» мне найти не удалось.

Выбирая предметы, студент должен взять за время обучения достаточное число курсов из каждого блока — например, нужно изучить как минимум 4 курса из блока «Наука», но при этом обязательно взять 3 базовых курса: по физике, химии и биологии. В результате предметов набирается совсем немного. Сашка показывает мне свое расписание на планшете: в этом семестре она изучает физику, вычисления, американскую литературу и историю XX века (на углубленных уровнях), фотографию (углубленный курс аж 3-го уровня), французский.

Есть и специальный урок по подготовке к поступлению в вуз — он проходит в виде неформальных встреч с «советниками абитуриента» (college counsellors, есть и такая профессия), представителями разных колледжей, рассказывающих о требованиях и оптимальных стратегиях поступления…

Очередь наконец доходит до Саши — ей нравится химия, и она идет совещаться, стоит ли ей сейчас брать продвинутый уровень (в колледжах такой засчитывают как пройденный университетский курс). Пошептавшись минут пять, Санька возвращается, и мы тут же покидаем класс без всяких церемоний, хотя урок еще идет. Дело сделано, учительница не против Сашиного выбора. Ее советы слушать не обязательно, но обычно им следуют. Свободный выбор — это целая культура!

В библиотеке. Мы ищем компанию для «Великого Гэтсби»

Остаток урока мы проводим в школьной библиотеке, просторной и залитой светом из окон высотой во всю стену. Книг здесь на вид немного — они стоят на полках не корешок к корешку, а выставлены по отдельности, соблазняя потенциального читателя яркими обложками. Зато на каждом столе по тоненькому эппловскому ноутбуку (интересно, что за неделю в Сан-Франциско я ни разу ни у кого не видел Windows). Сюда школьники приходят, если им нужно поработать самостоятельно.

Санька дописывает сочинение по литературе. Задание максимально творческое и расплывчатое: нужно представить антологию из пяти произведений, объединенных общей идеей, и на их материале раскрыть эту идею. Ребята только что прошли Фицджеральда, и Саньке понравилась идея из «Великого Гэтсби» — о трагедии героя, который чужд своему окружению.

Урок проходит в форме свободной беседы — каждый говорит не вставая, когда захочет. Никаких вызовов к доске и оценок в журнал здесь нет — вот это, пожалуй, поражает больше всего.

Два дня назад мы даже сходили с ней на «Великого Гэтсби» в старый, обитый ветхим пурпурным бархатом кинотеатр в китайском квартале. Фильм Саньке не понравился — показался примитивным. Теперь она ищет еще героев, чуждых обществу, — хоть читай ей лекцию о лишних людях как главной теме русской литературы. Но для сочинения подходит только американская классика, в которой я ничего не смыслю.

Почему-то я представлял, что в американской школе все построено на тестах, к которым нужно подобрать готовые ответы. Сашка с таким суждением совершенно не согласилась: по ее мнению, у них сплошные сочинения, проекты и прочие творческие работы.

Для поступления в универ ей вместе со всеми абитуриентами США придется сдавать один из тестов — SAT или ACT (во втором кроме математики, грамматики и литературы есть блок вопросов по естественным наукам). Но этого недостаточно — важны школьные оценки, портфолио творческих проектов, спортивные достижения, рекомендации (у каждого вуза собственные предпочтения).

Урок истории США. Мы скучаем

Начинается сдвоенный урок — история США в XX веке. В аудитории собралась дюжина учеников, но это не класс в нашем понимании. Ничего похожего на понятия «десятый А» или «классный руководитель» здесь нет. Каждый занимается по индивидуальному расписанию, поэтому состав учеников на каждом предмете разный.

Школьной формы у ребят нет, но одеты все очень просто, наряжаться не принято. Здесь вообще все очень неформально: никто, например, не просится в туалет. Если кому-то нужно выйти, он молча выходит. Все садятся куда хотят, в начале урока никто не встает, а молодая учительница начинает разговор с аудиторией, поставив ногу на стул.

Несмотря на столь вопиющую педагогическую запущенность, никто не собирается безобразничать — наоборот, все довольно живо включаются в обсуждение каких-то скучных финансовых и административных реформ времен Великой депрессии. Мальчик (на вид мексиканец) наклеил себе усы из бумажек и сидит с ними весь урок, но этот поступок тоже оставляют без внимания — он участвует в общей беседе, словно никаких усов и нет.

Урок проходит в форме свободной беседы — каждый говорит не вставая, когда захочет. Никаких вызовов к доске и оценок в журнал здесь нет — вот это, пожалуй, поражает больше всего, все остальные отличия школы Drew от привычных мне школ меркнут рядом с этим. Никто не боится говорить, никакого наказания за ошибку — люди просто обсуждают свою историю, между ними нет никакого напряжения и страха.

Оценки (от А до F) здесь ставят за письменные контрольные или лабораторные работы по итогам каждой темы, а также за активность, проявленную за неделю. Сашку еще награждают разными грамотами за отличную учебу, весьма похожими на наши.

Училка говорит эмоционально, много жестикулирует — видно, как ей важно, чтобы было интересно. Вроде всем, кроме меня, интересно: ребята оживленно обсуждают какой-то древний федеральный акт, регулирующий рынок акций. А я-то что — впервые попал в американскую школу и уже заскучал? Неужели невыносимую скуку от сидения за партой не перебить никакими педагогическими новациями?

— Да никому не интересно, половина народу незаметно сидит в Сети или играет в игры на планшетах, — говорит Сашка. Не знаю, по их виду ничего такого не скажешь.

Начинается большая перемена, и толпа школьников разбегается по окрестным кафешкам. С теорией на сегодня покончено, поле перемены у Саньки сплошная практика: сдвоенный урок фотографии и работа с самостоятельным проектом по физике — она строит маленькую гидроэлектростанцию.

«Можем ли мы позволить себе плюнуть на 90% школьников?»

Андрей Демидов, учитель истории и обществознания, один из руководителей независимого профсоюза «Учитель»

Так получилось, что в Москве я работал в «дворовой» школе, а в Питере тружусь в школе частной. И, сравнивая свой прежний и нынешний опыт, могу уверенно сказать: в жизни учителя всегда есть место творчеству.

В школе государственной, не отличающейся каким-то специально отобранным контингентом учащихся, можно было проводить немало интересного. Было бы желание педагогов, готовность администрации идти навстречу и понимание со стороны родителей. Последнего как раз часто и не хватало, но я бы не стал делать из этого трагедию. Дети легко втягиваются в работу по новым стандартам, чего не скажешь о взрослых, которые твердо помнят, что в их время «учили по-другому», но «все выучились и стали не хуже других». Убежденность в своей правоте в сочетании со способностью слышать и понимать другого — эти качества нужны педагогу не только в работе с детьми.

Достоинства частной школы, где я ныне работаю, хорошо описывает фраза одного из моих учеников: «В этой школе никого не интересует, как ты учился раньше. Здесь всем дают второй шанс».

Препятствий на пути к тому, чтобы все школы стали так же хороши, как описанные мной выше (а те, что описаны, стали еще лучше), в основном два.

Первое — бюрократическая удавка. Я не знаю, сколько времени американский учитель проводит за написанием отчетов и заполнением всевозможных журналов, но, по оценкам его российских коллег, эта не слишком осмысленная работа съедает не менее 15% рабочего времени. А введение электронных журналов привело к тому, что теперь учитель должен заполнять и электронный, и бумажный журналы. И это касается как государственных, так и частных школ. Стандарты едины, и проверяющие могут прийти в любой момент.

В результате процветает «двойная бухгалтерия», когда в журнале (отчете) пишут одно, а на практике проводят другое. В итоге и директор, и учитель попадают в положение правонарушителей, которое, строго говоря, тоже свободе творчества не способствует. Кстати, у «американ­ского дядюшки» были бы большие проб­лемы с посещением урока в российской школе, в том числе и по этой причине. Самоощущение преступника (пусть и поневоле) не способствует открытости.

Еще сложнее с проведением нестандартных внеурочных мероприятий. Как признавался директор, организовавший в своей школе «ночь науки», наиболее частый вопрос, который ему по этому поводу задавали коллеги: «Как вам это разрешили»? И это тенденция. Регулирование становится все более жестким, временами доходящим до абсурда.

Вторая проблема финансовая. Я храню вырезку из номера «РР» от апреля 2011 года, где приведена таблица уровня оплаты труда школьного учителя с 15-летним стажем. В пересчете на российские деньги учитель американской школы зарабатывал в 2010 году не менее 113 000 рублей. В России с тех пор зарплата российского учителя несколько повысилась, но реальный потолок при этих самых 15 годах стажа (и высшей категории) не более 40 тысяч рублей.

В США в частных школах учатся 15% школьников. В России, учитывая платежеспособность основной массы населения, этот показатель вряд ли может быть больше 10%. Можем ли мы позволить себе плюнуть на остальные 90%? Ведь, в отличие от США, вряд ли мы можем рассчитывать на приток образованных иммигрантов, которые смогут построить не только игрушечную, но и настоящую гидроэлектростанцию. Я по крайней мере плохо представляю себе индийского программиста, готового приехать в Россию накануне
очередного «русского марша». Где, кстати, по наблюдениям очевидцев все больше и больше «профессиональных русских» школьного возраста.

«В прекрасной школе плохой учитель легко вредит школьнику. И наоборот»

Борис Бим-Бад, профессор, доктор педагогических наук, академик Российской академии образования

Все российские школы серьезно отличаются от большинства американских содержанием, формами, организацией и методами образования. Это не значит, что их школы эффективнее наших. Или, наоборот, наши лучше их. Нет. Они просто разные.

Развивать способности детей, снабжать их прочными и применимыми в будущем знаниями, включать новые поколения в социум можно в рамках любой системы обучения. Решительно все в образовании зависит от личности данного конкретного учителя. В прекрасной школе плохой учитель легко вредит школьнику, в самой плохой школе хороший учитель помогает детям развить их природные дарования.

В Штатах я был на занятиях очень плохих учителей. И блистательных. У нас тоже знаю отвратительных учителей и пронзительных, ослепительных, гениальных. Школьные системы здесь ни при чем.

«Идея единства и определенности полностью противоположна идее свободы выбора»

Сергей Заир-Бек, ведущий научный сотрудник Института институциональных исследований НИУ ВШЭ

Судить об образовании в стране в целом по одной частной школе не совсем правильно, хотя при всех различиях муниципальных и частных школ в США в них есть и общее, и это общее автор статьи увидел. А общее это — принцип свободы выбора. Дети сами выстраивают свой образовательный маршрут. Просто в хороших школах — и не всегда это частные школы, кстати — этот выбор будет больше, а в школах, где учатся дети из афроамериканских или латиноамериканских кварталов, меньше. Свобода выбора — это вообще основа основ американского общества, и закладывается этот выбор с самого раннего возраста.

У нас в России подобный принцип пытались реализовать уже в 90-х годах, когда появилось много авторских школ. Потом начали вводить профильное обучение, где идея выбора была основополагающей.
Наконец, именно по принципу выбора из альтернатив была реализована концепция последнего государственного образовательного стандарта.

И вот тут оказалось, что к свободе выбора мы в массе своей не готовы. Начались бурные дискуссии о том, что дети могут вообще не освоить некоторые предметы типа физики, химии или географии. Сами школы в растерянности и просят, чтобы были единые учебники, единые программы. Идея единства и определенности полностью противоположна идее свободы выбора.

Правда, в некоторых — хороших, так скажем — школах поддерживают разнообразие, свободу выбора. Есть только одно «но»: такие хорошие школы могут быть либо большими, потому что разнообразие экономически невыгодно в маленьких школах, либо частными, в которых за свободу выбора надо платить родителям. И получается, что для нас свобода выбора в школе пока что признак ее элитарности.

Я всецело за реализацию такого принципа в нашем образовании, но пока что мы движемся ровно в обратном направлении, а некоторые наши законодатели прямо говорят, что разнообразие и выбор опасны для нашей системы образования.

«Можно ли учиться хорошо и глубоко с меньшими усилиями?»

Павел Карпов, директор московской школы № 261

Исходная проблема: можно ли учиться хорошо и глубоко с меньшими усилиями? Советская школа считала и ее российская дочка считает, что нет.

В то же время логистика расписаний, реальное уменьшение учеников в расчете на одного учителя в дополнительных курсах — это очень интересные решения. Просто сейчас у нашей системы и у американской системы образования разные задачи. Они проводят редизайн и улучшения. Мы фактически запускаем заново.

В любом случае эффективность, с моей точки зрения, тем выше, чем больше ученики решают образовательных задач и просто больше тратят своего времени.